Турачак аймак: сказки севера

День за днём, в поисках настоящего Алтая, летят по Чуйскому тракту машины — на самый край, на юг, к границе с Монголией. Такая маленькая республика, всего 92 600 кв км, однако в ней потерялся целый настоящий Алтай. День за днём летят по Чуйскому тракту машины в поисках этнографической экзотики, и там, в воображении пассажиров, настоящий Алтай съёживается до тонкой полоски пограничной зоны. Яки, юрты, верблюды и белоснежные клыки хищных гор. Те, кто живут подле них, зовут нас «нижний Алтай», мы себя — «север». Где же тогда этот Алтай настоящий? Настоящий крепко-накрепко сшит молочноокой Катунью, кочевничий скотоводческий юг и охотничий таёжный север. Сегодняшняя история будет про самый снежный и тёплый район республики — Турачак аймак.

Аба Jыш | Отец Тайга

Его сердце — то самое Золотое озеро телесов. Тело — бескрайние и безымянные складки гор, покрытые черневой (темнохвойной) тайгой. Узкие распадки и коренастые хребты. Всё в россыпях курума, коврах бадана и буреломах. Настоящий медвежий угол в окружении тесных распадков. Как-будто кто-то смял кусок грубой кожи крепкой ладонью.

Говорят, средний мир был сотворен в творческом соревновании двух братьев – Ханов Верхнего и Нижнего Миров: светлый сотворил плоскую землю, тёмный — горы; светлый — кедр, тёмный — пихту с елью; тело… и душу. Вдохнул душу и научил кузнечному делу — всё Тёмный. И пошёл человек по среднему миру в поисках дома. И те, кто поселились на северном берегу Телецкого, назвали себя «люди черневой тайги» или jыш кижи. А дом свой назвали «Отец Черневая Тайга» или Аба Jыш.

Аба Jыш — уникальная, отступающая под антропогенной нагрузкой, экосистема. Она родилась десятки миллионов лет назад в третичный период и пережила ледниковый. Но оказалась почти бессильна перед грязью электрических городов и асфальтовых шоссе. И чем активнее сюда будет приходить городская цивилизация, тем стремительнее будет исчезать черневая тайга. Хрупкая, как всё, что было рождено дикой природой.

Сосну за моим домом, бархатно-зелёным шитьём покрывает лишайник лобария лёгочная – она живёт только в тех местах, где природа всё ещё дышит полной грудью. Она относится к лекарственным растениям, но я не трогаю её – чтобы дорасти до своего сегодняшнего состояния, ей потребовался срок длиной в мою прожитую жизнь. Сорви я её сейчас и, возможно, в среднем мире мы уже больше не встретимся.

Запредельная влажность — непросто так наши места зовут «сибирские тропики». Деревянные дома стоят не больше земного человеческого срока. Из-под земли сочится вода, бьёт ключами и льётся лентами рек. А склоны покрыты пихтой и осиной — двумя деревьями, способными выжить в этом, вывернутом наизнанку, царстве древних тропиков и нижнего мира, съедаемыми влагой и сковываемыми снегом. Весной на первых проталинах появляются растения-эфемероиды, чтобы расцвести на неделю и спрятаться в буйный подлесок. Когда-то из клубней кандыка делали муку, а теперь он находится в Красной Книге. Осенью, чёрная тайга идёт жёлтыми пятнами — так, сбрасывают листву материнская осина и её дети-клоны, выросшие из её корневой системы… потому что больше никто не может победить этот лес с подлеском, скрывающим всадника и, кажется, саму человеческую жизнь.

Шалыг | Дух Тайги

Говорят, он жил на священной стороне света – там, где встаёт солнце, на востоке. Прямо в самом восходе. Внук или младший сын светлого Хана Ульгеня – как правильно, никто не знает, в каждом распадке, где живут люди, своя правда. Говорят, он был очень дерзкий — ходил без разрешения в нижний мир к самому тёмному хану Эрлику. Говорят, в наказание за это получил из самострела, установленного на таёжной тропе, две стрелы – стал хромым на одну ногу и потерял голос. Так и ходит теперь, из глубины мифологического времени в современном, невидимый и неслышимый человеком. Бережёт свою тайгу и её обитателей.

Перед охотой его деревянную фигурку с медными глазами ставили на лавку в парадную часть дома — кормили кашей, жиром, салом и арачкой. А в тайге, уже для него самого, вечером у огня, рассказывали сказки — отвлекали и задабривали. Того, кто его не уважал и нарушал правила, он наказывал – спину у охотника прихватит или зверь уйдёт. Того, кто не уважал Аба Jыш, ждало наказание похуже: мы все в этом мире, что выглядит как слоёный пирог, связаны видимыми и невидимыми нитями, нарушишь заведённый порядок – пострадают все. Поэтому каждый идущий по тайге знает эти простые и честные правила.

Вот, например, ӧрӧлевес, или не мучай зверя, потому, что никто не должен испытывать острый страх и острую боль. Если ты сделаешь такое со зверем, оно обязательно вернётся тебе и твоим детям. У боли и страха свой запах, отвратительно приторный, иногда им пахнут таёжные тропы, и собаки чутко, с опаской, водят мордами, опуская хвосты. Кеспес – не руби просто так деревья, если ты вырубишь деревья, тайга станет редкой, обмелеют реки, мир лишится таёжных жителей, а твоим родственникам и детям достанутся голод и страдания. Успес – не рви цветов сколько бы их вокруг ни было, иначе твои глаза и глаза твоих близких больше никогда не увидят красоту. Тостырвас и кырвас – не разоряй домов зверей и птичьих гнёзд, чтобы не осиротела тайга. Сындырвас – не ломай растения, повреждённые они страдают, как и звери. Иди тихо свой дорогой, не кричи, не ругайся, не шуми – кайгырвас, кырышпас, мактывас. Храни свой дом в чистоте, кирлевес, не мусори. Если ты хочешь сделать что-то тайге, по которой тебе разрешили идти, расскажи Шалыгу добрую сказку о хороших людях или прочитай благодарение – алкыш.

Мултыктан улежи | Доля ружья

Моей подруге под семьдесят. Она выходит на крыльцо своего деревянного дома и с нежностью смотрит за горизонт – там, между складок хребтов, сидит её родовая гора. У неё просят благословения. Её благодарят. В её сторону капают молоком или арачкой, бросают кусочки мяса или жира. На её южной стороне мужчины рода молятся, а на территории вокруг – охотятся. Поэтому дом длится дальше ограды. Поэтому дом начинается с очага и заканчивается охотничьими угодиями другого рода.

Моей подруге под семьдесят, и каждый раз выходя на крыльцо своего деревянного дома, она всегда с нежностью смотрит за горизонт – туда, где спит тысячелетними снами, покрытая чернью её родовая гора. Там, за зелёно-чёрным горизонтом, между складок хребтов, ходит её муж-охотник. Уходя за белкой, иной охотник и вовсе не брал с собой собаку. Уходя на большого зверя, мужчины собирались в артель. А возвращаясь домой, делили добычу между родственниками – в первую очередь угощали стариков, вдов, детей… ведь Шалыг и родовая гора дают удачу на всех. Как и спрашивают со всех. Но в мире, где тело подарил светлый и душу тёмный, не бывает белого и чёрного, как ход солнца и луны сменяют друг друга маленькие правды жизни. Так, делят поровну подарок тайги, называя это «мултыктан улежи». Так делят поровну судьбу земли.

Перек | Пирожок-вареник

Хочешь — будет старый месяц, хочешь — новый. Как в казане повернёшь, так и будет. Слово «перек» шагает по тюркским языкам — оно есть, буквально, в каждом. Где-то рецепт изменился совсем до неузнаваемости. Где-то, как и прежде, сытный месяц в молочном котле.

Дедушка моего друга всегда проверял гостя, как он крепок желудком, сдюжит ли тайгу, предлагая пообедать с ним переками — большими тюркскими варениками величиной с трудолюбивую мужскую ладонь, с рубленым нутряным жиром, мясом и кедровым орехом, сваренными в молоке. Бывает, придёшь домой, продрог весь от зябкого холода начала зимы, переки на тарелку, а молоко в пиалу – греешься. Когда дедушка моего друга покинул средний мир, он начал ходить на охоту – бабушка привыкла есть дикое мясо. Бабушка привыкла, что о ней заботился муж.

Дай, Вечное Синее Небо, нам такую судьбу, чтобы между вековых кедров вилась охотничья тропа, и каждый брал от этой земли ровно столько, сколько ему нужно, чтобы не осиротела тайга. Когда бабушка моего друга готовит переки с мясом, которое он добыл, память о дедушке поднимается белым ароматным облаком в чёрное таёжное небо. Говорят, человек живёт ровно столько, сколько живёт память о нём. Я поворачиваю перек, как новый месяц, потому что только на него принято делать важные дела.

День за днём, в поисках настоящего Алтая, летят по Чуйскому тракту машины — на самый край, на юг, к границе с Монголией, оставляя за спиной черневую тайгу. День за днём, дожди сменяют снега, новые луны оборачиваются старыми, а лишайник на сосне разрастается богатым шитьём. Спи, медвежий угол, пусть не кончается огонь в твоём очаге.

Рисунки Ульяны Мезенцевой